9 сентября 2009
Москва — жестокий город. Для того, чтобы убедиться в этом мне хватило пары часов, проведённых здесь проездом. Теперь я приехал в этот гигант с мыслью задержаться здесь надолго. Первое время живу у Николая, с ним же и работаю — у него своя фирма. Коля с женой и дочерью обитает в трёхкомнатной квартире в одном из спальных районов столицы.
Жена его, четвёртая по счёту, москвичка. Я чувствую, как её тяготит моё пребывание в их доме, хотя она прекрасно видит, что всё свободное время я занят поисками жилья. Гляжу на неё, и с трудом верю, что именно с ней Николай приезжал каждое лето ко мне в Грозный. Будто не она говорила восторженные слова о кавказском гостеприимстве и щедрости, и, к тому же, непременно звала меня и участников наших застолий погостить у них. Я пытаюсь согреть её отношение к себе тем, что постоянно приношу в дом всё съестное, к большому неудовольствию Николая. Результат нулевой. Конечно, Коля страдает, видя поведение жены, но сделать ничего не может. Единственный выход мне видится в одном — побыстрее найти угол и переехать.
Никогда не думал, что в Москве так сложно снять квартиру. Газеты пестрят объявлениями, предлагая широкий выбор жилья, но когда начинаешь звонить по этим адресам, тут же возникает небольшое препятствие — моя национальность. Как только выясняется, что я чеченец, на том конце сразу же кладут трубку. В некоторых случаях вопрос о национальной принадлежности сразу не затрагивается, вероятно, из-за того, что у меня нет характерного акцента. Назначаю время встречи, предъявляю паспорт и …тут-то происходит неизбежная осечка: мне обещают ререзвонить и не звонят.
Одно объявление честно предупреждает: «Китайцев и чеченцев просят не беспокоиться». Мне трудно понять, что может объединять чеченцев с великой китайской нацией. Неожиданно появляется непреодолимое желание просто-напросто взглянуть на автора, давшего это объявление. Звоню, назначаю встречу и, жертвуя временем, еду смотреть квартиру. Милой, интеллигентной даме объясняю, что послан шефом на предварительный осмотр. Женщина не догадывается, что меня интересует не квартира, а нечто иное. Про это иное я невзначай упоминаю в конце беседы. Ах, чеченцы!? Она абсолютно ничего против них не имеет. Она с ними никогда в жизни даже не сталкивалась. Но про них ТАКОЕ пишут и показывают! Нет, простите, лучше от них подальше.
Пишут, действительно, много и на любой вкус. Особое рвение проявляет «Московский комсомолец». Запущенное в обиход выражение «лицо кавказской национальности» — открытие именно этой газеты. Упоминая почти о каждом совершённом в Москве преступлении, она не преминёт вставить, что его совершили «лица кавказской национальности», читай — чеченцы. Или другое обиходное выражение той же газеты: «чеченский след, пока, не установлен». Газета, также, позволяет себе подобные анекдоты: «Какой самый быстрый зверь на свете?» — задаётся вопросом некто. Ответ: «Чеченец на «Мерседесе!» Все выходящие газеты словно соревнуются друг с другом в стремлении побольнее высказаться в адрес чеченцев. Одна из них даже опубликовала байку о том, как «доблестные горцы» принесли с собой в ресторан мясо, отдали его на кухню, а затем затеяли безобразную свару из-за того, что после приготовления блюда мяса стало меньше. А вот мнение московской газеты «Новый взгляд»: «Эта полудикая, варварская нация, знаменитая только своим варварством и угрюмой свирепостью, не давшая миру решительно ничего, кроме международного терроризма и наркобизнеса...» и т. д.
Не отстаёт от своих собратьев и ТВ. Оно играет ведущую роль в процессе оболванивания доверчивых соплеменников. Зрителю ни на один день не дают забыть о том, что виновниками всех их бед являются чеченцы. В телепередачах чеченцы представлены закоренелыми мафиози. В умах обывателя целенаправленно формируется образ врага — злобного, жестокого и коварного. Врага, который за все эти годы ещё больше одичал, а значит, хрестоматийные слова известного автора о «злом чечене» в полной мере соответствуют образу сегодняшнего чеченца.
Но дальше всех ушли профессионалы. Благодаря техническим возможностям и своему богатому опыту, признанные мастера провокаций действуют эффективнее, чем пресса и ТВ, и после их-то работы и выясняется окончательно, ктО такие чеченцы на самом деле. Внезапно по России прокатывается волна терактов, прoведённых чеченцами, с угонами наземного и воздушного транспорта. Эти терракты возникают настолько вовремя, что ни у кого из россиян не возникает сомнений в их подлинности. Непонятно, чтО помешало Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II именно в этот период не сделать своего памятного заявления, которое было выдано им лишь пару лет спустя. В передаче самострела Александра Невзорова* «Дни», от 23-го марта 1996-го года, Патриарх заявит, что чеченцы, заодно с эстонцами, являются «врагами России и Православной Церкви». Хотя, стоит ли осуждать этого сановного мужа за подобное откровение, если вслед за ним у нас созреет свой собственный гнойник, в лице некоего М. Гуцериева, бывшего депутата Госдумы, который в телепередаче Андрея Караулова «Момент истины» объявит на весь мир, что ВСЕ чеченцы — боевики; чеченский народ сам заслужил всё, что происходит сейчас в Чечне; и действия российских войск на её территории — счастье для чеченцев. «Согреешь на груди змею — она ужалит грудь твою». Тот, кто знаком с биографией Михаила, по достоинству оценит мудрость балкарской пословицы. Впрочем, я забегаю вперёд.
Москва живёт своей жизнью. Москва — город, в котором всё подчинено своему хозяину. Где газеты пишут то, что выгодно его владельцам, милиция делает то, что от неё хотят хозяева… У каждого есть свой хозяин: у ТВ, у рэкетиров, у судей, у шлюх… Этим городом правит некто невидимый с множеством голов, если срубить одну из них — на её месте вырастает две. И вот в мозгу одной из этих голов созрел чудовищный сценарий. Уже найдены исполнители и розданы роли. Идёт репетиция. Скоро чеченцы узнают имена всех действующих лиц. А пока…
В воздухе осязаемо витает особый, нездоровый дух надвигающейся беды. Большой беды. Она обязательно завершает Большую Ложь. Во всяком случае, так всегда заканчивалось моего народа.
Я делюсь своими мыслями с Николаем, он только смеётся над моими страхами. Но я больше доверяюсь зверю и, повинуясь его инстинкту, звоню домой и прошу жену быть готовой выехать в любой момент вместе с детьми. Затем я меняю тактику поисков квартиры. По вечерам, на станциях метро, я перехожу от старушки к старушке, которые приторговывают всякой всячиной, и прошу помочь.Чтобы вызвать к себе доверие я облачаюсь в строгую одежду, а для пущей убедительности надеваю ещё и очки.
Перемещаться по Москве становится всё сложнее и даже опаснее. Знакомых земляков обстрелял милицейский патруль. Их машину остановили, проверили документы и отпустили, а потом по рации всем передали, что в машине вооружённые бандиты. Есть раненые, один убит. «Назови человека сто раз свиньёй, и на сто первый раз он захрюкает». Вот уже не только сам себе я кажусь подозрительным. Милиция, в одном из переходов метро, тоже обратила внимание на мою нервозность. Не помогли ни моя внешность, ни спасительные очки. Продержав в вонючем обезьяннике несколько часов и оштрафовав, меня отпустили. Разрешения на проживание не дают, под предлогом, что в компьютере на меня отмечено много нарушений. Откуда они? Не могу понять.
Если сидеть подолгу не выходя из дома, — работа станет. А при каждом повторном задержании наказание будет ужесточаться, меня об этом предупредили. Настроение скверное. Единственное утешение — квартира, с которой мне повезло. Теперь я живу у пенсионерки-татарки, снимая одну из двух её комнат. Хозяйку зовут тётя Рая. Я попросил её сказать любопытным соседям, что мы с ней родственники. Это необходимая мера предосторожности, потому что московский телеканал начал призывать своих граждан к бдительности и, в случае появления подозрительных субъектов — а это, конечно же чеченцы-террористы, — звонить по указанным номерам, бегущей строкой следуют номера телефонов.
Тем временем в сводках новостей показывают что-то невероятное: в Грозном идут настоящие бои с применением танков. На память приходят слова Лечи о бомбардировках. Дозваниваюсь к жене на работу и прошу, чтобы она передала всем нашим моё требование перебраться в село, к родственникам.
— Да у нас тут всё нормально! Постреляли, правда, немного… Чего ты зря волнуешься? И при тебе стреляли также. — Отвечают мне беззаботно из дома. — Никто нас бомбить не собирается, с чего ты взял! Да и кто им позволит — никак в ХХ-м веке живём. Не посмеют они на глазах всего мира сделать такое, не смеши людей…
Через некоторое время ТВ демонстрирует колонны танков и вооружения, которые непрерывным потоком движутся к Грозному с нескольких сторон. Не могу представить себе состояние людей там, дома, которые тоже сидят у экранов телевизоров и видят, как вся эта армада надвигается на них.
Опять звоню домой. Я требую, чтобы они немедленно выезжали, пока еще есть возможность. Мне обещают. В голосе жены нет прежней беззаботности. Связь прерывается и больше уже не восстанавливается.
Наступает Новый 1995-й год. В Москве весело встречают традиционный праздник, а в Грозном разворачивается кровавая бойня. Пошёл отсчёт иного времени. Отныне жизнь для чеченцев поделена на «до войны» и «после войны».
Я не отхожу от телевизора. Происходящее в Чечне заполняет сводки новостей. Карикатурные генералы удивлённо восклицают: «Они в нас стреляют!» При этом российские вояки умалчивают о том, что именно явилось причиной такого негостеприимства. Бомбёжки и артобстрелы отрицаются, как самая наглая выдумка со стороны чеченцев: «Разрушения? Ну, и что? Это сами чечены взрывают свои дома, инсценируя российские бомбардировки с воздуха!» «Какая война? Никакой там войны нет и никто никого не убивает! А вот чеченцы эту войну хотели и тщательно к ней готовились! Доказательства? А у них в каждом доме подвалы продовольтвием были забиты. В каждом!» Последняя цитата столь же абсурдна, сколько и характерна для Большой Лжи — в первой её части война напрочь отрицается, а во второй утверждается обратное. Что взять с челяди, если лжёт первое лицо государства! Весной 95-го в Хабаровске, по пути в Китай, Ельцин заявляет, что войну против России начал... Дудаев.
Ложь… Ложь… Ложь… Мутная, тягучая ложь льётся потоком. Лжи так много, что власть завязла в ней, как в мазуте и для её координации назначается профессиональный дезинформатор Сергей Ястржембский, прозванный журналистами Ястреб-лжецким, за виртуозное умение манипулировать фактами. Корреспондентов и депутатов, говорящих о войне правду, не опровергают, а называют «предателями» и «гадёнышами«, тем самым подтверждая правдивость их сообщений. Чеченцев сравнивают с гитлеровскими фашистами и тут же, забыв о сказанном, заявляют, что Чечня — «неотъемлемая часть России, а чеченцы — её граждане». Вечно пьяный Президент, вечно пьяной страны, вложив в свою мимику самый мерзкий смысл, называет всех чеченцев террористами, фальшивомонетчиками и мафиози. Владелец знаменитой кожаной кепки, вертящийся под ногами, с холуйской угодливостью ему поддакивает: «Точно, от этих бандитов всего можно ожидать».
Кто-то привёз из дома кассету с любительскими съёмками. На ней заснято горе. Большое человеческое горе: превращённый в руины Грозный, массовые захоронения мирных жителей, со следами пыток, раненые старики и дети в больницах, искалеченные узники фильтрационных лагерей… На этом фоне просто унижение человеческого и национального достоинства выглядит не столь ужасно. Один фрагмент шокирует своей неимоверной жестокостью. Он будет песледовать меня и жечь мой мозг всю оставшуюся жизнь. В нём заснята убитая солдатами молодая женщина. Её истерзанный труп лежит на земле, лицом вверх. Одежда отсутствует. Руки покорно вытянуты вдоль нагого тела, навсегда лишённые сил защитить свой позор. В осквернённую плоть вбит деревянный кол… Россия в очередной раз наводит в Чечне свой порядок. На этот раз — конституционный.
Эта кассета надолго выводит меня из равновесия. Я готовлюсь услышать из дома самое худшее.
От поездки домой Николай отговорил меня самым решительным образом:
— Ты поедешь на верную смерть, а твоя смерть твоим домашним сейчас не нужна, Лучше подожи немного.
Мучительное ожидание прерывается в один из морозных вечеров. Возвратившись после работы, я застаю тётю Раю необычайно оживлённой.
— Магарыч с тебя! — рокочет она, не дав мне ещё толком зайти. — Твоя едет, с детьми. Звонила из Кизляра, послезавтра будут здесь. Поездом. — Её исполинская фигура заполняет проём коридора. Хитрые глаза на мужеподобном лице беспокойно бегают, и ровно через минуту я буду знать из-за чего.
— А они надолго едут? — Ну, вот теперь всё понятно!
Я увожу её на кухню, подальше от соседских ушей. Дело в том, что в молодости тётя Рая долго проработала в кузнечном цехе и до сих пор разговаривает, как когда-то на производстве.
— Не знаю точно.. Ну, а если надолго, то что?
Услышав такой ответ, она громоподобным голосом начинает:
— Бек! — орёт она, чеканя каждое слово. — Слушшай меня внимательно! Что хочу сказать! Я — мусульманка! Я двадцать лет работала в кузнечном цеху! У меня больные ноги и руки! Посмотри, какие они опухшие! — Тётя Рая демонстрирует свои больные конечности. Затем идёт подробный рассказ о том, как она продолжала работать и после ухода на пенсию, так как надо было помогать сыну-студенту и двум дочерям, у которых мужья не мужья, а чёрт-те что… Потом о своей работе дворничихой, благодаря которой она и получила эту квартиру…
Обо всём этом я уже слышал неоднократно и поэтому делаю слабую попытку прервать её излияния. Но по опыту знаю, что стараюсь зря: она будет ещё долго и надрывно рассказывать о том, как растила детей без отца и какая одна из дочерей, Рита, неблагодарная тварь. При упоминании о Рите тётя Рая скрипит зубами и кроет её матом. Достаётся и Ритиным любовникам, которых та меняет, как перчатки, и покойному мужу, который не уследил за дочкой. Да чёрт с ней, с Ритой, — продолжает надрываться она. — но у Риты есть дочь — Юля, а Юленьке нужно купить зимнее пальто и сапожки, потому что девочка быстро растёт и старые ей уже малы, а пенсия у тёти Раи маленькая…
В этом месте она, наконец, делает паузу, чтобы отдышаться и вытереть пот с раскрасневшегося лица.
— Сколько нужно доплатить? — успеваю вставить я.
— Я — мусульманка! — начинает она заново, и мне приходится опять выслушивать её историю, пока мы, в конце-концов, не приходим к обоюдному согласию.
Два дня спустя мы с Николаем едем встречать моих.
Дети бегут мне навстречу со всех ног. Девочка с ходу начинает тараторить, глотая слова:
— Па, нас бомбили… Прям, как в кино всё… Мы сидели в подвале целых две недели!.. Знаешь, как было страшно!.. Самолёты летали…Громко так: уши руками закроешь — и всё равно слышно!.. А бомбы у них настоящие!.. И ещё эти… ракеты!.. Так страшно было!..
Мальчик менее разговорчив.
— Ма екал, — строго говорит он сестре. — Я нохчийн мотт бийца. — При этом он глядит на меня, как бы требуя поддержать его.
Я смотрю на них и не нахожу первых слов.
— А где ваш багаж? — ищу я глазами их сумки.
— Какой там багаж! Мы еле живы остались. — говорит жена устало. У неё измученное лицо и запавшие глаза.
— Есть хотите? — невпопад спрашиваю я.
— Только помыться, ничего больше.
Мы садимся в машину. Девочка трещит без умолку:
— Па, а далеко нам ехать? А в «Макдональдс» нас когда поведёшь? А на карусели? А где здесь метро, ты покажешь нам метро?..
Мальчик периодически её одёргивает:
— ХIей, хьоьга мосазза ала деза, — нохчийн мотт бийца!
Когда простившись с Николаем мы поднимаемся в квартиру и суматоха понемногу стихает, девочка, тайком от остальных, отводит меня в сторону и спрашивает шёпотом, робко заглядывая в глаза:
— Пап, а тут нас никто бомбить не будет?
* А. Г. Невзоров. 1953 г.р. Автор и ведущий знаменитой некогда инф. прогр. «600 секунд». В 80-х годах, чтобы поднять свой падающий рейтинг, на одном из ленинградских пустырей инсценировал нападение на самого себя с огнестрельным ранением. Факт «самострела» был доказан в результате, проведённых милицией, следственных действий.
Бекхан Гойтинский